Озорник - Страница 3

- Да вам какое до меня дело? Вы перед издателем защищайтесь, коли нужно. А со мной-то о чем говорить? Обидел я вас, так к мировому тащите. А то - защищаться! - Он круто поворотился и, заложив руки за спину, пошел.

На ногах у него были тяжелые сапоги с большими каблуками, он громко стучал ими, и шаги его гулко раздавались в большой, сараеобразной комнате редакции.

- Вот так история с географией! - воскликнул издатель, когда Гвоздев захлопнул за собою дверь.

- Василий Иванович, я тут ни при чем, в этом деле... - заговорил метранпаж, виновато разводя руками, и осторожными коротенькими шагами подошел к издателю. - Я верстаю набор и никак не могу знать, что мне дежурный сунет. Я-с целую ночь на ногах... нахожусь здесь, а дома у меня жена хворает, дети без присмотра... трое... Я, можно сказать, кровью истекаю за тридцать рублей в месяц-то... А Федору Павловичу, когда они нанимали Гвоздева, я говорил: "Федор Павлович, говорю, я Николку с мальчишек знаю и должен вам сказать, что Николка озорник и вор, без совести человек. Его уже у мирового судили, говорю, сидел в тюрьме даже..."

- За что сидел? - задумчиво спросил редактор, не глядя на рассказчика.

- За голубей-с... то есть не за голубей, а за взломы замков. В семи голубятнях сломал замки в одну ночь-с... и все охоты выпустил на волю - всю птицу разогнал-с! И у меня тоже пара смурых, один турман с игрой да скобарь так и пропали. Очень ценные птицы.

- Украл? - любопытно осведомился издатель.

- Нет, этим не балуется. Судился и за воровство, да оправдали. Так он - озорник... Распустил птицу и рад, надсмехается над нами, охотниками... Били уж его не однажды. Раз после битья в больнице даже лежал... А вышел у кумы моей в печи чертей развел.

- Чертей? - изумился издатель.

- Чушь какая! - пожал плечами редактор, наморщив лоб, и, снова кусая губы, задумался.

- Это совершенная истина, только сказал не так, - сконфузился метранпаж. - Он, видите, печник, Николка-то. Он на все руки: по литографской части смекает, гравер, водопроводчиком был тоже... Так вот кума - у нее свой дом, она из духовного звания - и наняла его печь переложить. Ну, он переложил, все как следует; но только, подлый человек, в стену-то печи вмазал бутылку со ртутью и с иголками... и еще чего-то кладется там. От этого происходит звук - особый этакий, знаете, как бы стон и вздох, и тогда говорят - черти в доме завелись. Печь-то вытопят, ртуть в бутылке нагреется и пойдет там бродить. А иголки по стеклу скребут, точно зубом кто скрипит. Кроме иголок, еще разные железины в ртуть кладут, и от них тоже разные звуки - иголка по-своему, гвоздь по своему, и выходит этакая чертовская музыка... Кума даже продать хотела дом, да никто не покупает, - кому понравится с чертями-с? Три молебна с водосвятием служила - не помогает. Ревет женщина, дочь у нее невеста, кур голов до ста, две коровы, хорошее хозяйство... и вдруг черти! Билась, билась, смотреть жалко. Николка же ее и спас, можно сказать. Давай, говорит, пятьдесят целковых - выгоню чертей! Она ему сначала четвертную дала, а потом - как он вытащил бутылку да дознались, в чем дело, - ну и прощай! В суд хотела подать, но ей отсоветовали... И еще за ним многие художества водятся.

- За одно из этих милых "художеств" с завтрашнего дня я буду расплачиваться. Я?!- нервно воскликнул редактор и, сорвавшись с места, снова начал метаться по комнате. - О, боже мой! Как глупо, пошло все это...

- Ну-у, очень уж вы! - успокоительно сказал издатель. - Сделайте поправку, объясните, почему это вышло... Малый-то больно интересный, прах его возьми. Чертей в печку насажал, ха-ха! Нет, ей-богу! Проучить мы его проучим, но мерзавец с умом и возбуждает к себе что-то этакое... знаете!.. - Издатель щелкнул над головой пальцами и кинул взгляд в потолок.

- Вас это занимает, да? - резко крикнул редактор.

- Ну так что? Разве не смешно? С умом, бестия! - отплатил издатель редактору за окрик. - По какой статье вы с ним считаться-то намерены?

Редактор быстро подбежал вплоть к издателю.

- Считаться я с ним не буду-с! Не могу-с, Василий Иванович, потому что этот фабрикант чертей прав! У вас в типографии черт знает что творится, вы слышали? А я играю дурака, по вашей милости. Он тысячу раз прав!

- И в том добавлении, которое внес в вашу статейку? - едко спросил издатель и иронически поджал губы.

- Ну так что ж? И в этом, да! Вы поймите, мы ведь либеральная газета...

- Печатаем две тысячи экземпляров, считая бесплатные и обменные, сухо вставил издатель. - А наш конкурент в девяти тысячах расходится!

- Н-ну-с!

- Больше ничего.

Редактор безнадежно махнул рукой и снова с потускневшими глазами стал ходить взад и вперед по зале.

- Прелестное положение! - бормотал он, пожимая плечами. - Какая-то универсальная травля! Все собаки на одну, а эта в наморднике. И этот несчастный р-рабочий! О, боже мой!

- Да плюньте, батенька, не волнуйтесь! - посоветовал вдруг Василий Иванович, добродушно усмехаясь, как бы утомившись волнениями и пререканиями. - Пришло и пройдет, и честь свою вновь восстановите. Дело гораздо больше смешное, чем драматическое.

Он миролюбиво протянул редактору свою пухлую руку и пошел было из залы в контору.

Вдруг дверь в контору растворилась, и на пороге явился Гвоздев. Он был в картузе и не без некоторой любезности улыбался.

- Я пришел сказать вам, господин редактор, что ежели вы хотите со мной судиться, то скажите - потому я отсюдова уеду, а по этапу возвращаться неохота.

- Убирайся вон! - чуть не рыдая от бешенства, взвыл редактор и бросился в глубину комнаты.

- Значит, квит, - сказал Гвоздев, поправил на голове картуз и, спокойно обернувшись на пороге, исчез.